PDF-версия книги «Арабески ботаники»! (Часть 1, Часть 2)
Тайна великого Линнея более 250 лет волнует умы учёных. А может, вовсе и не было никакой тайны - был просто гений. И мерить его мерками среднестатистического человека вряд ли уместно, даже спустя два с половиной столетия. Он появился в нужное время, в нужном месте и обладал всеми качествами, чтобы обеспечить развитие естественных наук для необозримого будущего.
Ботаника начала XVIII века зашла в тупик "усилиями" швейцарского биолога Иоганна Баугина. Он поставил своей целью описать все растения, известные человечеству в XVII веке, - и достиг этого, описав их около 6 тысяч. За редким исключением растения в его реестре не имели названий. Их заменяли описания, иногда точные, а иногда путанные. Опознать по ним растение было очень трудно, если не прилагался рисунок. Отсутствие единых названий частей растения - таких понятных для нас, как венчик, нектарник, пыльник, завязь - не позволяло качественно различать растения. В русском вертограде (травнике) это выглядело так: "Есть трава парамон, собою волосата, как чёрный волос, растет возле болота кустиками, а наверху будто - шапочки жёлтые..."
Попробуй угадай, о каком растении идет речь. Выход из тупика не находился, и наука пребывала в состоянии кризиса. Для естествоиспытателей того времени задача казалась неразрешимой. Вся ботаника зациклилась на запоминании растений, а между тем их становилось всё больше и больше. Лейденский ботаник Бургав объяснил ботаническую науку следующим образом: "Ботаника есть часть естествознания, посредством которой удачно и с наименьшим трудом удерживаются в памяти растения".
Карл Линней преобразовал всё естествознание. Совершенствовать ботанику он начал с терминологии. У него она стала точной, краткой и ясной. Сформулированные им понятия напоминают афоризмы. Вот некоторые примеры, взятые из "Философии ботаники", которую он написал в 1750 году:
"ВСЁ, что встречается на земле, принадлежит элементам и натуралиям.
НАТУРАЛИИ распределяются по трем царствам природы: камней, растений и животных.
КАМНИ растут. РАСТЕНИЯ растут и живут. ЖИВОТНЫЕ растут, живут и чувствуют". Едва ли возможно лаконичней выразить сущность элементов природы!
Система Линнея была простой и понятной. В самой популярной ботанической книге конца XVIII века, сочинённой госпожой Шастенэ "Поэзия Флоры", изданной и переизданной бесконечное число раз в XVIII - XIX веках, система Линнея подаётся как что-то единственное и абсолютно правильное.
Основной страстью Линнея было узнавание нового. Он собирал растения со всего света и с нетерпением ожидал новых поступлений. Тщательно выращивал растения из семян, присланных как знакомыми, так и незнакомыми корреспондентами. И, конечно же, несказанно его завораживала далёкая Сибирь с её огромными просторами. Он стремился получить всё, что было собрано на её необозримой территории. Он великолепно был осведомлён о путешествии и Стеллера, и Крашенинникова и с огромным нетерпением ждал, когда от них поступят новые ботанические материалы. С. Крашенинников в 1750 году предложил избрать Линнея академиком Петербургской Академии, но это предложение не было принято. Только четыре года спустя, уже по представлению академика Миллера, Линней был избран почётным членом Академии наук. В связи с его избранием Линней прислал в Академию сообщение о селитрянке - растении, которое им было описано, очевидно, с юга России (он живо интересовался всеми ботаническими новостями из России). Академик Миллер посылает ему "Флору Ин-герии" Крашенинникова-Гортнера. Несколько раз Миллер по поручению Академии предлагал Линнею переехать в Санкт-Петербург, но тому уже было под шестьдесят, и он не соблазнился этими заманчивыми предложениями.
Тем не менее, интерес к Сибири у Линнея никогда не угасал. Он сам активно ищет корреспондентов в России, и ему это удаётся. Судите сами: в 1746 году на пути из Сибири в Москву умирает Стеллер, тремя годами раньше (в 1743 году) - в Санкт-Петербург возвращается Крашенинников, а уже в 17590 году ученик Линнея Иона Галениус защитил диссертацию на тему: "Редкие растения Камчатки", в которой описывается 26 видов растений, привезённых оттуда. В 1766 году А.М. Карамышев, русско-сибирский дворянин защитил в Упсальском университете диссертацию, посвящённую натуральной истории России. В последней главе он указывает 351 сибирское растение, выращиваемое в ботаническом саду Упсалы.
 Демидовы
- первые и самые богатые промышленники России - на протяжении двух веков
были одними из самых знаменитых поставщиков металла из России. В Европе
марка стали и чугуна "старый соболь" (тавро Демидовых) почти два столетия
не нуждалась в рекламе.
 Именно
промышленники и рудознатцы открывали для естествоиспытателей Сибирь и
Алтай. А начало этому послужило жадное стремление Петра 1 найти "бухарское
золото", которое в большом количестве находили в скифских могилах. Путь
освоения южной Сибири вымощен драматическими событиями. Поскольку вся
территория от Тобольска на юг была под протекторатом (если говорить современным
языком) Джунгарии, джунгарские хунтайчжи всячески противились продвижению
русских на юг. Только что построенная на месте слияния Бии и Катуни летом
1709 года Бикатунская крепость была сожжена кочевниками уже на следующий
год. В 1715 году один из сподвижников Петра I, полковник Иван Дмитриевич
Бу-хольц возвёл крепость возле Ямышевского озера. После длительной осады
кочевниками она была бесславно оставлена. Но уже в 1717 году майор Лихарев
заложил Усть-Каменогорскую крепость.
 Быстрое
освоение территории южной Сибири обеспечили не столько военные успехи,
сколько градообразующая деятельность Демидовских .заводов. В 1729 году
задымились трубы первого из медеплавильных заводов Акинфия Демидова на
Алтае. Очевидно, богатство недр и красота сибирской природы произвели
неизгладимое впечатление на Акинфия Демидова (1678-1745). Этот суровый
человек оставил своим сыновьям - Прокофию, Григорию и Никите - не только
несметный капитал, но и передал стремление изучать окружающий мир и быть
щедрыми меценатами. Прокофий и Григорий оправдали ожидания отца и остались
в памяти как создатели и радетели ботанических садов.
 Прокофий
Демидов (1710-1786) создал самый большой, самый красивый ботанический
сад в России XVIII века. Сад этот в своё время был описан знаменитым академиком
Палласом, который дал общий план, списки растений и вообще увековечил
его. Паллас провёл целый месяц в доме Демидова, основательно познакомился
с его садом и сообщал, что "сей сад не только не имеет себе подобного
во всей России, но и со многими в других государствах славными ботаническими
садами сравнен быть может как редкостью, так и множеством содержащихся
в нём растений, и ныне с согласия своего владетеля сего прекрасного сада
издаю я в свет описание оного дабы иностранные могли быть известны о изящности
оного, и вместе любители ботаники и друзья знали, что они от него заимствовать,
а так же чем его ссудить могут".
 Ботанический
сад Демидова находился в подгорной части Москвы, близ Донского монастыря
(основанного донскими казаками), в очень красивом месте на берегу реки
Москвы. По другую сторону расстилались луга, рощи, возвышался Девичий
монастырь, и хорошо был виден город с десятками золотых церковных куполов.
Прежде на территории сада была холмистая, неудобная местность. В течение
двух лет 700 рабочих выравнивали землю. Сад получил форму амфитеатра и
спускался пятью уступами к Москве-реке. Дом и прилегающие к нему постройки
находились на противоположной стороне реки, на высоком "обрубе возвышенной
земли дабы вода не заливала".
Дом был великолепный, трёхэтажный, от сада и от улиц отделялся эффектным чугунным забором. В саду были и каменные оранжереи, и воздушные растения, парники для ананасов, плодовые деревья, пруд для птиц, помещение для кроликов, а прочие оранжереи и гряды располагались симметрично по обе стороны дорожки, ведущей к реке. Каждая оранжерея - длиной 40 саженей, а, следовательно, протяжение всех восьми - 320 саженей, то есть более полверсты. Были здесь оранжереи для винограда, пальм, многолетников и прочих растений. Сад был устроен около 1756 года.
Описания Палласа весьма выразительны, а приложенный план сада (где указан
даже пруд с утками и Москва-река с плотами, дом, чугунный забор) очень
рельефен. Особо останавливается Паллас на том, что все работы в саду проходят
под присмотром самого Прокофия Демидова, что благодаря искусной культуре
малые растения выведены в деревья.
Особенно восхитил Палласа способ проращивания семян: "А именно он (Демидов. - А.К.) раскладывает каждого растения семена в глиняные блюдечки, прилагая к каждому свой номер и полагая их под мох или подкладывая холстинку под оный и намочив их раставливает в Оранжерее к солнцу обращённой, которую в холодное время и топят. Приставленные к сему садовники каждый день смотрят блюдечки и семена, кои пустили росточки, с великой осторожностью вынимают и сажают в горшки мелкою просеянною землею наполненные; сим средством мало семян теряются, растения кои с трудом достать можно, легко из семян вырастают".
После этих наблюдений Палласа - об отношении Демидова к выращиванию растений - неимоверно жалкими кажутся оправдания возглавлявшего Аптекарский огород Фалька перед Линнеем, когда он по своей халатности погубил всходы редких семян (очевидно, лотоса). Можно даже сравнить эти два отношения к делу. Вот выдержка из письма Фалька к Линнею:
"Плод N. Nelumbo с Волги в первое же лето, как поступил сюда в сад, велел бросить в канаву, предварительно расщепив его с одной стороны и закатав его в глиняный шарик (по совету г. Лерхе); но, несмотря на эти все ухищрения, он не хотел взойти. Нынче летом мне опять захотелось сделать пробу с несколькими оставшимися семенами. Я осторожно срезал всю твердую скорлупу, не повредив ореха, затем положил их в смешанную с глиной садовую землю в горшок и весь горшок поставил в саду в кадку с водой, через 8-ю дней я с удивлением заметил, что мой Nelumbo взошёл. Но со мной случилось то же, что со старухой с яйцами. Я уже надеялся похвастаться перед своими немцами, но вскоре после этого, когда однажды меня не было дома, является глупый работник и выливает воду из кадки, чтоб опустить её в канаву, так как она сверху заплесневела и вместе с тем портит горшок и растения".
В Демидовском саду такое вряд ли было возможно. Более того, все растения, выращенные в саду, поступали затем в Гербарий, и хозяин раздавал их другим любителям. Паллас, будучи гостем Демидова, по его собственному выражению, "получил знатное собрание растений для травника". Он составил каталог растений на 149 страницах и перечисляет 2224 вида. Скорей всего перечень включал только те растения, которые были определены ранее и имели этикетки. Любому ботанику понятно, что сделать критическое определение более двух тысяч видов всего за месяц - нереальная задача. Сколько же растений не имело этикеток, теперь мы уже не узнаем. Хотя известно, что через пять лет Демидов сам выпустил "Каталог растений", который насчитывал 4363 вида. Один из виднейших историков-ботаников В.И. Липский по этому поводу не без юмора добавляет: "Как большой любитель растений, всегда с ними возившийся, он конечно, лучше Палласа знал свои растения. И свой каталог выпустил, вероятно, в дополнение к Палласовскому".
Число растений в коллекции Демидова было весьма значительно, если принять во внимание, что в ту пору Московский ботанический сад имел 352^ видов, а Императорский ботанический сад, считавшийся богатейшим в Европе, значительно позже, в 1824 году, имел 5682 вида.
Демидов свой каталог посвятил Екатерине II. В предисловии к нему он писал: "Из любопытства моего собрал я по Линнеевой системе из четырёх стран света более осми тысяч различных растений с их ботаническими характерами и изъяснением их природы, в одном том намерении, чтоб возбудить удивление о премудрости и величии Божием. Сотворение его толику хитро, что его разума не достает, к открытию всего. Ежели, например, делать наблюдение через микроскоп собранных некоторых семян, хранимых в продолговатых скляночках с одного конца на другой, то скрываются в них столь чудесные подобия иногда похожие на насекомые или на другие одушевлённые вещи; иногда кажутся в совершенном виде съедомых плодов, так что разность их восхищает разум. Тоже самое случается при наблюдении маленьких стручков открывающихся и различных кореньев, которых по нескольку сохраняю с немалым попечением и трудом в моем Московском саду, невзирая на суровость нашего климата, и с оного растения имею по алфавиту Гербарию... Вашего Императорского Величества всенижайший и всепокорнейший верноподданный Прокофий Демидов".
В дополнении к списку Демидов приводит следующий реестр:
Вновь прислано из разных мест семян, которых в каталоге не написано - 665
Да сибирских, американских, индийских плантов, которые ещё цветов не принесли - 2000
Итого по каталогу - 4363
Да сверх каталогу - 3634
А всего - 8000
Даже по современным понятиям поражает полнота коллекции. Род касатик имел 70 сортов, живокость - 25, гвоздика - 52, шиповник - 45- нарцисс - 32, тюльпан - 47, рябчик -33, вероника - 23, астра - 21. Подорожников и тех было 26 видов.
Паллас в честь Демидова описал один из родов Demidowia (D. tetragonoides). Другой ботаник - Гофман, описал ещё один вид - димидовия многолистная.
После смерти Прокофия Демидова часть библиотеки попала в Московское общество испытателей природы. Большинство растений погибло или разошлось по частным коллекциям. Осталась только слава о московском чудаке, запёчатлённая не только в документах, но и в анекдотах того времени.
 Никита
Демидов (1724-1787), младший, любимый сын Акинфия, удачливый заводчик,
тоже не был чужд ботанической романтики. Он создал прекрасный сад возле
Слободского дома в Москве. Во многом он был похож на сад Прокофия, только
террасами был обращён не к Москве-реке, а к Яузе. Сад располагался на
третьей террасе и имел регулярное устройство, наиболее распространённое
в XVIII веке. Четыре искусственных фигурных пруда подпитывались от маленькой
речушки Чичеры, впадавшей в Яузу. Кроме того, сад украшали причудливые
фонтаны, беседки, грот, декоративные скульптуры из чугуна и мрамора.
Среди служебных построек особое место занимали десять оранжерей. В их числе были овощная, персиковая, виноградная, сливовая и ананасная. Летом оранжерейные растения выставлялись в садик. Общее количество растений в оранжереях усадьбы Слободского дома в 1774 составляло девять тысяч видов. На территории усадьбы, преимущественно в оранжереях, росли тисы, лавры, кедры, пальмы, самшиты, герани, розы, алоэ (15 видов), фикусы (8 видов), ананасы (5 видов), цитрусовые, арбузы, виноград, разнообразные цветы. Ботанический сад в Москве неоднократно посещали специалисты, среди которых были А.Т. Болотов (1779), И.А. Гюльденштедт (1768), Ф. Стефан (1800).
Никите Демидову Сибирь обязана тем, что сначала на заводах, а затем и в его садах появились невиданные ранее растения: турецкая гвоздика, тихвинские огурцы, английские бобы, голландские огурцы, ставшие родоначальниками местных акклиматизированных сортов. Занятия ботаникой были в то время чрезвычайно затратными. И.Н. Юркин приводит такую статистику: перевозка одного "малого" дерева из Сибири в Москву приближалась по стоимости к перевозке 10 пудов железа.
После смерти Никиты Демидова созданная в его оранжереях коллекция была сохранена, но без надлежащего присмотра постоянно уменьшалась. Положение усугублялось и тем, что Николай Никитич Демидов, кому достался ботанический сад, часто жил за границей. Тем не менее, в 1803 году он насчитывал более трёх тысяч видов. И немалая заслуга в том принадлежала работавшим тогда в оранжереях при Слободском доме таких великолепных садовникам, как Андриас Фогт, Иоганн Пренер, Андрей Ткачев (крепостной Демидовых).
Средний сын Акинфия Демидова - Григорий (1715-1761) принял живейшее
участие в судьбе коллекций несчастного Стеллера. В.И. Липский приводит
собственноручную пометку Линнея, где прямо об этом говорится: "...чернь
взяла его коллекции и продола их Демидову (Григорию), который потом прислал
мне всё, чтоб я написал названия, с позволением взять от всех дублеты".
В Соликамске Пермской губернии одновременно с Московским садом, и даже раньше его, существовал другой сад Демидовых. Сад этот посетил и описал академик И. Лепёхин во время своего путешествия в 1771 году - Вернее сказать, он сделал список растений, насчитывающий 422 вида. Среди них много южных оранжерейных - пассифлора, кофе, кактусы и прочих. Лепёхин писал: "Сколь изобилен сей сад разными растениями, а особливо с великим речением из отдалённых частей света привезённых, читатель усмотрит, может из следующего
исчисления, где только те замечены, которые мне в короткое время, рассмотреть было можно". Сведения об этом саде мы находим и в письме Стеллера в Академию от i8 августа 1746 года, написанное на обратной дороге с Камчатки: "Великое множество редких моих растущих вещей и кустов, которые я по указу с великим трудом собирал, на дороге растаяли, и я весной принужден был их всех бросить, либо в Соликамске оставить, к чему мне сад г. Демидова и прилежное надзирание сего саду способным казались".
По другим данным ботанический сад Григория Демидова насчитывал 525 видов.
Григорий Акинфиевич проводил в Соликамском саду большую научную работу, выписывал новейшую ботаническую литературу. Благодаря удачному расположению сада его посещали практически все путешествующие ботаники. В собственности рода Демидовых сад находился до 1772 года, когда вместе с селом Красным он был продан заводчику А.Ф. Турчанинову. Сад прекратил своё существование в i8io году после раздела Соликамского имения между турчаниновскими наследниками.
После переселения в Петербург Григорий не оставил ботанических занятий. В доме на Мойке у Демидова жил садовник. В публикациях "Санкт-Петербурских ведомостей" встречаются объявления о торговле садовника "заморскими цветочными луковицами". Садовник вёл энергичную деятельность по разведению цветочных растений, как для внутреннего потребления, так и на продажу.
 Сыновья
Григория - Павел (1738-1821), Александр (1737-1803) и Пётр (1740-1826)
поддерживали связь с Линнеем. Даже есть сведения, что они некоторое время
были у него в ученичестве. Линней через них получал образцы минералов,
семена и растения. Сохранились письма Линнея к Фальку, чтоб тот нашёл
Демидовых, с тем чтобы они посодействовали приобрести семена или живые
растения цими-цифуги (очень интересного растения из семейства лютиковых
с резким неприятным запахом).
Можно, конечно, видеть в интересе Линнея к Демидовым некоторую корысть в знакомстве с богатейшими промышленниками, имеющими доступ практически в те земли, где не ступала нога исследователя. Можно считать, что Демидовым, получившим дворянство в 1726 году, было лестно знакомство с "князем ботаники". Так или иначе, но в этом сотрудничестве ясно проявилось эпохальное событие - сращение огромного промышленного капитала с "чистой" наукой. Несомненно, научные занятия Демидовых у Линнея не прошли даром. Конечно, господам капиталистам в их светской жизни ботаника была без надобности. Но тяга к знаниям, стремление к научным достижениям, уважение к науке сохранились у них на всю жизнь. Все это они смогли передать своим детям и внукам. Именно это обстоятельство имело большое значение для развития ботаники в России.
В память о своём ученичестве Павел Демидов был многолетним корреспондентом Линнея. Он всецело осознал пользу от сбора естественнонаучных коллекций и прославился тем, что тратил огромные семейные капиталы на приобретение естественных коллекций, переданных впоследствии в Московский университет. Им было пожертвовано 100 тысяч рублей для поддержания кабинета натуральной истории, с тем, чтоб проценты от этой суммы шли на содержание музея и жалование хранителя музея.
Он первый из Демидовского рода предпринял ряд "научных путешествий", которые были совершены им с образовательной целью. Ему принадлежит ряд зоологических открытий. В частности, он описал степного корсака, обитающего между Уралом и Обью, мелкого сокола кобчика, красную астраханскую утку. Сведения о них были переданы Линнею и были использованы им в своих сочинениях.
В 1803 году были опубликованы "высочайше утвержденные предварительные
правила народного просвещения", в них было записано, что в учебных округах
"утверждаются университеты для преподавания наук в высшей степени". Павел
Демидов сразу откликнулся на это "высочайшее повеление" и предложил недавно созданному Министерству просвещения 100 тысяч рублей на открытие Тобольского и Киевского университетов . Можно считать, что семена любви к науке, посеянные в душу Павла Демидова великим Карлом Линнеем, более чем через 40 лет дали великолепные всходы. При этом Демидов так распорядился своим имуществом: "... пока приспеет время образования сих последних, прошу дабы мой капитал положен был в государственное место с тем, чтобы обращением своим возрастал в пользу тех университетов, представляя дальнейшее распоряжение оных благоразумию министра просвещения".
И лежали эти деньги более 50 лет, и не были растрачены они государством на бессмысленные прожекты, и не похитил их недобросовестный министр, и приумножились они до 150 тысяч рублей.
На эти значительные средства в период с 1880 no 1888 годы в Томске был построен знаменитый университет, снискавший городу славу "сибирских Афин". В этом университете развился гений П.Н. Крылова, основавшего первую в Сибири ботаническую школу. Так и вилась эта ниточка до начала XX века. А сколько соприкоснулось с ней славных ботанических имен!
 Многозначительная
связь демидовских капиталов и российской науки продолжалась очень долго.
Николай Никитич Демидов (1773- 1828) более известен по ратным событиям.
Он выстроил фрегат на Черном море во вторую турецкую войну (1787-1791).
А во время Отечественной войны 1812 года на свой счёт выставил целый "демидовский"
полк. Он же пожертвовал Московскому университету громадную коллекцию редкостей;
в Крыму развёл сады с виноградом, оливками и другими деревьями; во Флоренции,
где проживал на своей вилле, он устроил детский приют и школу. И это далеко
не полный перечень благородных дел славного потомка Демидовых.
Его сын Анатолий Николаевич Демидов (1812-1870), тот самый, который купил себе во Флоренции титул князя Сан-Донато и был женат на племяннице Наполеона, также имел отношение к ботанике. Он снарядил экспедицию в южный Крым. По результатам экспедиции им были написаны две книги - "Путешествие по России (Крым и Молдавия)", изданная в Париже (1854) и "Путешествие в южную Россию и Крым" - в Лондоне (1853).
 Другой
его сын, Павел Николаевич Демидов (1798-1840), учредил в Академии наук
специальную премию за научные достижения. Решение об этом было принято
в Париже 4 октября 1830 года. Он написал об этом Николаю I, сообщив, что
желает "... по самую кончину дней <...> ежегодно из своего состояния жертвовать
в Министерство народного просвещения сумму двадцать тысяч ассигнациями
для вознаграждения из оной пяти тысячами рублей каждого, кто в течение
года обогатит российскую словесность каковым-либо новым сочинением, достойного
отличного уважения по мнению членов Санкт-Петербургской Академии наук".
Инициатива Демидова была принята благосклонно, а сам жертвователь царским
указом был награждён орденом Св. Владимира III степени и к тому же избран
почётным членом Петербургской Академии наук, Российской Академии, Московского
и Харьковского университетов.
Согласно положению, премия должна "содействовать к преуспеванию наук, словесности и промышленности в своём Отечестве". Сумма для премий (20 тысяч рублей) вносилась Демидовым начиная с 1831 до его смерти (1840) и ещё в течение последующих 25 лет по его завещанию. Эти премии были важным событием в общественной жизни России, ибо во многом стимулировали развитие естественных наук. Один из первых лауреатов этой престижной премии был доктор Геблер, который прославился изучением природных богатств Алтая. Он получил эту премию в 1837 году. Через 20 лет Демидовскую премию получил величайший сибирский ботаник Н.С. Турчанинов, которая помогла ему выжить в той бедности, в которой он тогда находился.
За время существования премии было рассмотрено 903 работы, в том числе
769 на русском языке. Было присуждено 55 полных премий, 22О половинных,
127 работ отмечены почётными отзывами. На оплату этих премий ушло 2,5
миллиона рублей. Славная традиция крупнейшего российского промышленника
была возрождена в России в 1993 году.
Безусловно, фамилия Демидовых оставила значительный след в истории России. По щедрости добровольных пожертвований наиболее преуспел Прокофий Акинфиевич - более 4 млн. рублей; Павел Николаевич пожертвовал 2,3 млн рублей; Анатолий Николаевич - более 2,2 млн рублей.
Вместе с тем невозможно не обратить внимания на обратную сторону медали демидовского меценатства. В Змеиногорске, центре рудной добычи XVIII века, в маленьком краеведческом музее стоит выразительная скульптура А. Иевлева, выполненная из дерева, - "Пугачёвцы в змеиногорской каторжной тюрьме". Колодников пожизненно оставляли под землёй, где они и умирали. Так Императрица Екатерина II карала своих непокорных подданных. И хотя рудники уже не принадлежали Демидововым, тем не менее, и их богатство пропитано болью и страданием бесчисленных приписных крестьян, замученных непосильной работой. И я спрашиваю себя, нравственно ли восхищаться вкладом этого семейства в развитие ботаники и других наук или это кощунственно? Богатство любого капиталиста создаётся потом и кровью простого народа, не зря говорится: "Своим трудом сыт будешь, а богатым - никогда". И если вспомнить, какие бешеные деньги тратились развлечения ради первыми фамилиями России на протяжении веков, если взглянуть на сегодняшнее положение, когда горстка подлецов разграбила Россию и ничего не положила на алтарь науки и просвещения, то остаётся радоваться и гордиться, что в истории России была фамилия Демидовых, поддерживавших
развитие отечественной науки почти полтора столетия.
В 1701 году архиерей Дмитрий Ростовский посвятил напутствие Никите Демидову.
Никита Демидовичъ, муж благословенный,
и з сином Якинфом буди во всём умноженный!
О воспетая Мати! Ему сопутствуй
сохраняй в дому здрава, на пути присутствуй.
Архиерей Тобольский молит тя усердно:
даруй ему здравие цело и невредно.
Храни благополучно в премногая лета,
избавляй и покрывай от злаго навета.
Дай бог, чтобы не перевелись Демидовы в России!
А нам надо вернуться в середину XVIII века в просвещённое царствование Елизаветы и подобрать тоненькую ниточку, начавшуюся в разорённой Финляндии, и обратить свой взор на молодого лютеранского пастора Эрика Лаксмана.
|
